Размещались преступники, составлявшие довольно-таки многочисленную категорию подданных, в тех огромных домах, которые я справедливо принял за тюрьмы, и исполняли самые тяжелые работы под надзором особых надсмотрщиков, обладавших полной властью над их жизнью и смертью. Положением своим они, как уверяли меня, были довольны, и редкий не добивался права отбывать наказание в двойном и тройном размере, ссылаясь на совершенные ими нарушения уставов тюрьмы. Государь милостиво удовлетворял подобные просьбы.
Впрочем, бегство из этих тюрем тоже не было редким явлением, но бежали преступники вовсе не с той целью, чтобы избегнуть наказания; они бежали с одной целью: чтобы, добровольно явившись ко дворцу, накинуть себе на шею намыленную веревку.
Вместе с государем посетил я однажды лагерь преступников. Он произвел на меня неблагоприятное впечатление: жили преступники в тесноте, спали вповалку на голом полу, на пропитание им выдавалось только три биттля картошки и один биттль хлеба, одежды не полагалось никакой — они донашивали свою, пока она не свалится с плеч, и только тогда им разрешалось обращаться за помощью к своим сердобольным согражданам. Помещение было заставлено многочисленными приборами, облегчавшими телесные наказания, которым преступники подвергались за малейшие провинности. Описывать эти приборы я не буду, и не потому, что не смог бы толково их описать, а только из опасения, что какое-либо из европейских правительств соблазнится и вздумает ввести их в свой обиход.
Признаться, несмотря на то, что мне во время моих путешествий приходилось не раз быть самому и видеть других людей в самых отчаянных положениях, мне было больно смотреть на этих несчастных, изнуренных голодом, побоями и непосильной работой.
Но оказалось, что и тут я, как всегда, ошибался.
Изнуренный вид преступников объяснялся совсем другими причинами: их замучила совесть, подсказывавшая, что они недостаточно искупают свою вину. Они торжественно поднесли императору ценные подарки, для приобретения которых на две недели отказались от своей порции хлеба, и как один человек заявили, что им дают мало работы.
Государь милостиво выслушал преступников и разрешил им работать лишних три часа в сутки, отменив заодно и праздники, хотя об этом они и забыли попросить.
Преступники горячо благодарили своего государя.
Но не прошло и трех дней, как их одолел новый пароксизм раскаяния. Через своих надсмотрщиков они заявили императору, что не будут работать до тех пор, пока стража не будет усилена солдатами личной гвардии короля, причем на содержание этой стражи они отказывались от части своего и без того скудного пайка.
Государь удовлетворил и эту просьбу. Отряды гвардии разместились вблизи тюрем и бараков, места работы были оцеплены часовыми, часть преступников прикована к тачкам, а некоторые из них повесились у тюремных ворот, чтобы примером своим показать товарищам, какого наказания все они заслуживают.
Эти меры временно прекратили ставшую опасной для спокойствия и порядка гипертрофию совести у преступников.
Мое описание не будет полным, если я подробно не остановлюсь на описании личной гвардии короля, игравшей далеко не последнюю роль в государственном устройстве Юбераллии.
Эта воинская часть, носившая коричневую форму и ломаные кресты на рукавах, считалась лучшей воинской силой и служила образцом для всех прочих воинских организаций.
Доступ в нее был затруднен многочисленными ограничениями, касавшимися как физических качеств, так и, главным образом, происхождения, потому что лица, принадлежавшие к гвардии, должны были являться воплощением всех лучших свойств нации. Министр народонаселения мечтал даже о том, чтобы только этим лицам было предоставлено право оставлять после себя потомство, но осуществлению этой мечты мешала, с одной стороны, косность низших сословий, впитавших с молоком матери тот предрассудок, что лучше плохой ребенок, да свой, а с другой — предпочтение, оказываемое членами этой организации тому типу любви, жрецами которой были в древности многие знатные римляне, некоторые цезари и даже сам божественный Платон, тому типу, который не требует участия женской половины человеческого рода и, следовательно, не способствует его размножению. Из презрения к женщине, являвшегося одним из основных свойств высшей расы, гвардейцы вступали в брак только с лицами своего пола, причем браки эти заключались официально и о них давался соответствующий приказ по команде.
Гвардия размещалась в просторных, хорошо обставленных казармах, причем никто, кроме высших начальников, не имел права на отдельную комнату: вся жизнь, не исключая самых интимных сторон, проходила у них на глазах друг друга.
Все гвардейцы были связаны клятвой верности императору, почитаемому ими за бога, при встречах обменивались особыми приветствиями и, вступая в гвардию, давали обет на всю жизнь ни разу не прикоснуться к книге и не написать ни одного письма. Это условие большинству было нетрудно выполнить, так как мало кто из них был грамотен.
Высшие сословия страны, из которых вербовалась гвардия, а за ними и вся страна приняли систему воспитания, не сходную с европейской. Если мы, особенно в последнее время, направляем все силы на развитие умственных способностей, то в основу педагогической системы Юбераллии положено воспитание характера, причем высшим проявлением характера считается способность к повиновению. Ум, по их мнению, опасен для формирования характера и потому его развивать не стараются, особенно же следя за тем, чтобы дети не приобрели пагубной привычки к рассуждениям.